Красноярские Столбы
СкалыЛюдиЗаповедникСпортСобытияМатериалыОбщениеEnglish

А.Л.Яворский. Столбы. Поэма

Часть 22. Крепость

Крепость Покой и мир под облаками,
Не шелохнет в степи ковыль,
Лежу один, и меж годами
Иную вспоминаю быль.

Вот также было тихо-тихо
В глухой тайге вблизи костра,
Лишь дня умолкла суетиха,
И ночь спустилась до утра.

На постланных в траве азямах,
Внимая ночи тишине,
Лежа с закрытыми глазами
В полудремоте, в полусне

Досуг мы с другом коротали
И слушали костровский джаз.
Дрова почти уж догорали
И свет все больше, больше гас.

И, наконец, потух. И стало
Кругом так тихо и темно,
Как будто на краю провала
Лежишь, его не видя дно.

Лишь только блеск углей каленых
О свете нам напоминал,
Когда у елей отдаленных
При вспышках их стволы лизал.

И ели снова приближались
Откуда-то из ночи дна,
И снова гасли, вновь рождались,
И снова ночь черным черна.

И, наконец, уснули угли
Под пепла серою корой,
И наши северные джунгли
Ушли в глубокий свод ночной.

Ах, как тепло у ног гранитов,
Лежишь, как будто папуас,
Весь голый, каменные плиты
Теплом таящим дышат в нас.

И гнуса нет, ну как нарочно,
Хотя бы пропищал комар.
Куда они девались? Точно
Их задушил углей угар.

На редкость ночь. В тайге родимой
Их две иль три в году таких.
Мы чаще их проходим мимо,
Не замечая вовсе их.

И говорить теперь не надо –
Так хороша та ночи тишь,
И ты с словесным водопадом
Прекрасен тем, что тут молчишь.

Твое молчание – согласье
Всему, чем дышит эта ночь,
И в гаме общего безгласья
Как диссонанс словесность прочь.

“Митяй! Подкинуть, иль не надо?” –
“Не надо, Сашка, лучше так.
В такую ночь костер – досада,
Он нам разгонит ночи мрак.

А ночь какая, Сашка! Сашка!
Послушаем ее?” – “Давай”.
“Слышь, где-то запищала пташка,
Должно спросонья. Невзначай.

До света времени немало,
А не ночная – слышу я –
Спросонья, бедной, показалось
За лесом алая заря”.

И пташка сразу замолчала,
Вновь воцарилась тишина,
И нам по-прежнему не спалось
Средь общего природы сна.

Опять лежим и тишине внимаем
Здесь, у подножия Столба,
И, кажется, не спит тайга глухая,
И орудийная мне слышится пальба,

Далекая, далекая, там где-то
Под нами в тартаре слышна,
Наверно магмы там гудят нагретые
Там, в глубине земного дна.

И вот в висках я слышу звуки эти.
Да это ж звуки сердца я поймал.
Ритмичный гул пальбы им был ответом,
Я их впервые здесь узнал.

Когда б не эта ночь, не знал бы я, наверно,
Что у моей машины там, в поршнях,
Есть стуки, как часы глухие, равномерные,
Пальбе подобные и слышные в висках.

О тишина! Еще какие тайны
Откроешь нам ты в черноте ночной?
И звук еще какой для нас необычайный
Раздастся здесь в тайге глухой?

Лежали долго, тихо и упорно.
Когда бы не такая ночь,
Я первый бы не выдержал, бесспорно,
И первый бы покинул ложе прочь.

Но здесь лежу, как пойманный арканом,
Чего-то жду из черной глубины.
И над тайгой с стелящимся туманом
Мне грезятся чарующие сны.

Но тише, тише. Звуки ровно
Сначала трудно и понять.
Как будто скрежетом зубовным
Нас кто-то думает пугать.

Но где он, этот тусклый скрежет?
И звуки смолкли, как назло.
Я ясно слышал – кто-то резал
По крепкой по кости. Не повезло.

Подпись Н.М.Шапир: Крепость. Яворский я, Володя. Снимок В.А.Дерябина Сентябрь 1932 г. И снова тишь, но снова те же звуки.
Теперь все ясно, - где-то надо мной.
Я чуть приподнялся на руки
И стал смотреть на верх лесной.

И тут я вдруг увидел ветки.
Ночь, значит, уж не так темна.
Сквозь силуэты елей где-то
На небе звездочка видна.

И долго всматриваясь в кроны,
Я даже разглядел стволы,
Верней почувствовал я их колонны
Из кажущейся непроглядной тьмы.

И там вверху тот звук незримый,
Зубовный скрежет слышу я,
Вновь он с тоской неповторимой
Интриговал и разжигал меня.

И с страстью жаждущего правды человека
Я, вслушиваясь, понял, что звук тот
Принадлежит личинке дровосека,
Она там в дереве свой гложет тесный ход.

А здесь вот, под покровом леса,
Опять совсем, совсем темно.
Здесь у земли опять черна завеса.
“Митяй, ты спишь?” – “Нет, слушаю давно,

Но не могу понять кто он, скрипака этот,
И где скрипит, как будто наверху”.
И вместо моего ответа
Мы оба слышим вновь “хру-хру”.

А как тепло, как тёмно, тишь какая!
В такую ночь лишь наблюдать
И слушать, слушать не вставая
С разостланных азямов, и мечтать.

Но не прошло и полчаса в молчаньи,
И где-то чуть повыше от меня
Послышалось поспешное шуршанье,
Как будто на траве возня.

Но что за гость, верней – кто он – хозяин,
Пришедший посмотреть на нас?
Иль заблудился кто и бродит, словно Каин
Здесь в ночи неурочный час.

А вскоре после краткого молчанья
Посыпались буквально на меня
При звуках легкого шуршанья
С ветвей еловых щебень и хвоя.

Наверно белка, пробежав травою,
Взобралась по стволам елей
И стряхивает на ходу отжившею хвоею
Попавшую под лапки ей.

Да, белка! Больше здесь кому же
Ходить там поверху, в ветвях?
Правда и хищник забрался б не хуже,
Но тот осторожен всегда на людях.

Белка попроще, а может быть это
Братишка ее бурундук-весельчак,
Бессоннице-ночи попавшийся в сети,
По верху дерев направляет свой шаг.

“Митька! Спишь?” – “Нет” – “А слышишь над нами
Кто-то ветвями решил пробежать?” –
“Слышу, конечно, не могут же сами
Деревья мне в голову шишки бросать.

Кто ж это?” – “Белка, а может, малютка
Шустрый подкаменщик, плут-бурундук
Здесь у Стены в этой ночи минутки
В свой хлопотливый бежит дальний круг”.

Но звуки медленно смолкали,
И снова только сердца стук.
Как вдруг мы близко услыхали
На хруст похожий резкий звук.

Как будто кто-то шел тайгою
И хворостину раздавил
Своей тяжелою стопою,
И так, насторожась, застыл.

Наверно, зверь какой копытный,
А может быть – хозяин сам.
Тайги бродяга любопытный,
Как мы же, непокорный снам.

“Слыхал как хрустнуло? Кто это?” -
Митяй тихонько прошептал.
Но в это время звук ответом
В ручье, как эхо, прозвучал.

“Прошел приличненький зверище” –
Сказал я Митрию в ответ –
“Понюхал наше становище
В Развальный потянул хребет”.

И где-то там, в хребта подножьи,
Вновь осторожность потеряв,
Вновь хрустнул в хламе бездорожья
Среди густых таежных трав.

“ Но тише, тише, ради бога,
Дослушать надо эту ночь.
Уж скоро свет, и ночи строгость
Уйдет от нас с рассветом прочь”.

И устыженный за болтливость,
Я юркнул носом в свой азям.
Да, в ночь такую говорливость
Конечно, помешает нам.

И потянулися минуты,
Часами шли они в тиши,
Лишь только сердце баламутное
Там где-то стукало в глуши.

И вдруг не будет больше звуков
И так в тиши придет заря,
И ночь пройдет, вот будет штука,
Нет, нет, не может быть, не зря.

Лежим мы оба и внимаем,
И ждем, что ночь еще пошлет,
Хотя мы оба чувством знаем,
Что скоро-скоро рассветет.

И в тишине, ну как в угоду,
Вот тут вблизи, вверху ложка,
Звук с шумом грохнувшей колоды,
Стоявшей, может быть века.

Ей час пришел, она упала,
Трухляк сплошной у ней внутри,
Она от старости устала
И пала, не дождав зари.

Без ветерка, совсем спокойно,
Сама собой сошла на нет,
И от нее, когда-то стройной,
Когда-то гордой – жалкий след.

Остался там в травы сплетеньи,
И слышно было – по частям
Она распалась при паденьи.
Лежит, как прочий леса хлам.

Схожу со светом непременно
И праху павшей поклонюсь.
Я в направлении уверен,
Найду, никак не ошибусь.

“Смотри-ка, Сашка, вон там прямо
Заря маячит из-за гор”, -
Сказал Митяй, и встав с азяма,
От спички вмиг разжег костер.

Да, ночь прошла, все это верно,
Окончен ожиданий путь.
Попьем чайку, хочу безмерно,
А после можно чуть вздремнуть.

Мы пили чай не торопяся,
Исчез в воспоминаньях сон,
Заря по небу разошлася,
На Крепость глянул Аполлон.

Мы на верху, всего нас трио –
Я и мой лучший друг Митяй,
Его племяш взъерошенный, смешливый
Мальчонка, видом восхищенный вкрай.

Характеристика нам с Митрием нужна ли?
Внутри мы сходны, а снаружи нет.
И это хорошо. – Ведь сходство до деталей
Скучно. К тому же – разность лет.

Но разницы не чувствуя рождений,
Мы там под камнем, как и на верхах,
Полны согласных восхищений
На Крепостных причудливых камнях.

Гигантский столб, не столб – Столбище,
До километра в круге пьедестал,
А от него дремучею тайжищей
Калтат, рожденный мхами, убегал.

А там, от северного края
Соседних точеных хребтов
На запад панорама рая
Открылась с главами Столбов.

Вот он, наш рай земной, прекрасный,
Что лучше каменной страны.
Мы с ней созвучны и согласны,
Как будто в ней мы вотканы.

И вот с вершины созерцали
Тайгу в не грани берегов,
Мы там внутри своей скрижали
Вновь ощущали жизни зов.

И возлежа здесь на азямах
Под солнца ласковым лучом
За панорамой панораму
Смотрели, двигаясь плечом.

Но первый план все ж Крепость наша,
Ее вершина и бока.
Вот вам на камне блюдцем чаша,
Она совсем не глубока.

В нее с высот своих светило
Глядит, и диск свой золотой
В водице тихой отразило,
И с ним край неба голубой.

А там внизу, за леса группой,
Как будто в лог от нас бежит,
Верблюд-гигант из камня на уступе
Спокойно-преспокойно спит.

За ним ручей в глухом провале,
А за ручьем – хребет стеной,
Что заслонил весь юг таежных далей
Своей высокою спиной.

А на хребте елей щетина,
И пихты темные стоят.
Суровая и серая картина,
Но нам она милей, чем нежный сад.

На фоне этого лесного баракана
Залитый солнцем сказочный бурхан,
Верблюд неведомого миру каравана
Сухих, далеких, чуждых стран.

Как он попал сюда в сибирские трущобы,
Но здесь в камнях нашел себе приют
И заслужил почет тайги своей незлобой
И называться стал Подкрепостной Верблюд.

Правее вид такой же интересный
Чуть ниже нас - площадка, а за ней
Гряда камней, и край отвесный
Ушел в далекий Крепостной ручей.

И поворот хребта того же
Здесь служит фоном для тех скал.
Прекрасно все, но для чего же
Пропеллер кто-то потерял?

Ну самый настоящий винт крылатый,
Из корня кедра скручен он,
И вот потерянный когда-то
Лежит, тревожимый ветрами всех сторон.

А та стена, что за площадкой,
В два этажа она идет,
И над обрывом к влаге падкий
Сам бегемот стоит и пьет.

Он так у нас здесь и зовется,
Все знают камень Бегемот,
К нему в испуге грудью жмется
Его детеныш – каменный урод.

Куда не глянешь – всюду стены
Бегут в глубокий темный лес
Полотна мощные гигантских гобеленов
Ползут от нас на север, как отвес.

А сверху мы, как на помосте,
Лежим и созерцаем дивный круг,
Мы праздны, точно пришли в гости,
Но без хозяйских лишних всем услуг.

Подпись Н.М.Шапир: В обход вершины Крепости. Сентябрь 1932 Тайга – хозяйка нам своим густым покровом
Ручьем в питье, навесом от дождей,
Живем не плохо и на всем готовом
Средь живописнейших камней.

Костер нам брат и тоже безотказный,
Он там внизу и день и ночь горит,
И луч его всегда несет соблазны
Тепла, и взоры веселит.

И с ним нам так всегда уютно,
Он жизни центр в тайге глухой,
Он варит и печет, и кипятит попутно.
И зорок, чуток глаз его ночной.

Но здесь сейчас вверху, костром наш бог Ярило
Какие ласки шлет он нам с высот,
Его лучи чудесной силы
Полны о нас отеческих забот.

И не одних они нас обогрели,
И не одним нам радость принесли.
В их ласках нежных разомлели
Граниты нашей каменной земли.

Напротив – Дикий розового цвета,
Одетый светлой, радостной сосной,
До насыщенья солнышком нагретый
Застыл в истоме неземной.

А рядом – тихие Развалы
Из темной зелени глядят в упор на нас,
О, боже мой! Какие мы бывало
Там проводили дни блаженства, а сейчас

Наверно так же глухо и сурово
Глубокий мох, сыпучая дресва,
Молчание камней, не сказанное словом,
И тропок след, заметный лишь едва.

И камни, камни, камни – чудо,
Таких камней нигде я не видал,
А сколько в них химер сработанных не худо,
Прекрасный, сказочный, немой, глухой Развал.

И солнце даже не посмело
Пробиться в полог кедрачей,
Лишь по верху лучом задело,
Улыбку вызвав у камней.

А на далекий запад – вид особый,
Гиганты главные – Столбы
Стоят подобно небоскребам,
Подставив тучам каменные лбы.

То Первый и Второй, окружья командоры,
Оттуда, с капитанского мостка,
Они своим ревнивым взором
Все видят, правят всем издалека.

А вся долина нашего Калтата
Меж гор отсюдова видна,
И вод его холодных перекаты
Грохочут в нем у каменного дна.

И я подумал, глядя вдоль Калтата,
О месте том, где Крепостной Калтат
С своим Столбовским слился братом
И загремел в камнях, как водопад.

Бывал ли я на месте этом?
И сколько я не вспоминал
Но память не дала ответа,
И я решил, что не бывал.

Но как же это получилось,
Как я слиянья их не знал,
Ведь там два сердца вместе билось,
А я как раз и прозевал.

Ну, ничего, еще успею
На месте стрелки побывать.
И я уже мечту лелею
Как я пойду ее искать.

А вон и Выходной маячит,
Невидный, тихий камень он,
Но ход им – сказка, и задача
Попасть не просто в его склон.

Люблю тот ход, он так прекрасен,
Мы им пойдем назад к Столбам.
“Митяй! Чрез Выходной согласен?”
“Конечно, вкус мой знаешь сам”.

И долго мы еще лежали
На гордом Крепостном челе,
Курили, пели, созерцали,
И грелись в солнечном тепле.

Потом с вершины вниз спустились
И поплелись к себе, к костру,
Долгонько мы позагостились,
Нам долгий пост не по нутру.

Решенье принято заняться
Едой, а с ней, конечно, чай,
Всяк ясно может догадаться –
О чае речь завел Митяй.

Но я не возражал нисколько
И тотчас к делу приступил,
Схватил котлы, и мочи было сколько,
Через колодины в ручей уже лупил.

Мхи толстым слоем и колоды
Под ними скрытые лежат,
Вот и беги по эту воду,
Зато тихохонько назад.

Ложок, и в нем в зеленой сени
Едва журчит исток ручья,
И в тишину прохладной тени
Вскочил с разбегу с шумом я.

И здесь в травы густом сплетеньи ,
Я вмиг нашел наш побежок,
И перед ним благоговейно
Склонил дымленный котелок.

Вот струйкой чистой и хрустальной
Котлы по дужки налиты,
И в глади их воды зеркальной
Глядят недвижные листы.

А тишина какая всюду!
Зудит лишь у лица комар,
Его упрямую погуду
Не смог сломить полдневный жар.

А посреди ручья, громадой
Гранитный куб, как дом стоит,
Беглец от Крепостной армады
Он временем уже забыт.

Но как он здесь пришелся кстати,
Как будто что-то придавил.
И выйдя из его объятий
Ручей внизу заговорил.

И вкруг его все тайной дышит,
Какой-то сказкою времен.
Заглох ложок, и не колышет
Осинник листья своих крон.

Я тихо шел наверх с водою.
Волшебных мыслей целый рой
Кружил мне голову собою,
В них сказка и ручей глухой,

В них камень мольбищу подобный,
Что тайной оковал ложок,
Как чей-то памятник надгробный,
В них наш певучий побежок.

А у костра меня уж ждали
Нетерпеливые друзья,
Как будто с них ярмо печали
Своим приходом сбросил я.

Стоят, смеются, знать довольны,
Что появилася вода.
Да, с нею веселей невольно
Теперь пойдет все как всегда.

На таганке котлы маячат,
Вот он, подкаменщиков рай,
Тайга, друзья, огонь, - ну, значит,
Нам будет каша, будет чай.

Лишь тут я вспомнил – мы ж не спали,
И вот теперь вблизи костра
Мы сидя с Митрием дремали
Под буркотание нутра.

Ну, а когда сварилась каша,
Митяй чай круто заварил,
Куда дрема девалась наша,
В нас снова жизни ток забил.

В тот день мы спать легли все ж рано,
Спали так, как никогда, -
Без сновидений сон незваный
Нас поборол, и за звездой звезда

Зажглась в бездонном океане,
Туман копился по логам,
И в нашем крепко спящем стане
Заснул костер в угоду снам.

И уж никто в ту ночь не слушал,
Ее таинственную тишь,
Пищал комар, впиваясь в уши,
Да где-то что-то грызла мышь.

Уж восемь дней калим кострище,
И жжем тайги валежный хлам,
К концу подходит наша пища,
И я решил сходить к Столбам.

Сегодня воскресенье. Значит,
Там на Столбах везде народ,
И со своей Столбовской дачи
Столбист с полдня забьет отход.

Вот в это время быть там надо,
Мешки пусты, запас долой,
Бери, кто хочет, как награду
За то, что не пошел домой.

Я на ходу, и быстрыми шагами
Иду чащей на запад по прямой,
Не привыкать, и ноги знают сами
Тот бездорожный путь тайгой.

Поспел как надо, нагрузился хлебом,
Большой мешок, и сумка в гак,
И потому, что я не спорил с небом –
Пол-сыра, сахар, масло, чай, табак.

Иду блаженный и беспечный,
Не слышу сам своих шагов.
Вот будут рады бесконечно
Мои друзья дарам Столбов.

Не село солнышко за лесом,
Как я уж к стану подходил,
В объятьях дымовой завесы
Митяй последний чай крошил.

В тот вечер много песен пели
И об искусстве спор вели,
Чай долго пили, сыр весь съели,
И поздно, поздно спать легли.

Живем десятый день. Ну что же,
Уж зажились. Пора честь знать.
Довольно неумытой рожей
Тайгу трущобную пугать.

И у костра постановили:
На завтра с Крепости уйдем,
Довольно небо покоптили,
Теперь в избушке поживем.

И мы пошли на Крепость лазать.
Хороший выдался денек.
Боюсь как бы его не сглазить, -
Подул с Гнилого ветерок.

Вокруг вершины побывали.
Занятный ходик круговой,
Его недавно мы узнали,
А раньше лезли по прямой.

Корытом с дном не слава богу
Оно с дождями вниз ползет,
И залежи дресвы на самой на дороге
При разрушении дает.

С вершины я сошел расклинкой
В прекрасный каменный каньон,
Среди других ходов новинка,
Но до земли не водит он.

И я сидел на дне, мечтая,
Ну как бы вниз путей найти,
И думал тайно утешаясь,
Что никому их не найти.

Напротив под Столба верхушкой
Что держит коридор крутой
Галош какой-то каменной старушкой
О стену брошенный с ней слился сам собой.

Ну как с прилавка, настоящий
Глубокий, только в грязь ходить.
Зачем его там камень спящий
К себе так крепко вздумал прилепить.

И я ни с чем с каньона вышел,
Воистину в галошу сел,
Там над обрывом землю слышал,
Но к ней спуститься не посмел.

Потом пытал путей с вершины.
К востоку – лобовых путей.
Но далеко над половиной
Залез в тупик и вспомнил вдруг друзей.

Из тупика погнал к вершине,
Который раз пытал я ход
На неприступной той твердыне
Раз не везет, так не везет.

И снова верх. Митяй и Кенка
Лежат мечтают, чуть поют.
“Где Сашка был?” – “Да все над Стенкой
Пытал ходы”. – “Ах камнеблуд!”-

Сказал Митяй. –“Слезать бы надо”.-
“А ты чего-нибудь писал?” –
“Нет, ничего”. “ Ах ты досада,
Как я опять там куковал”,-

Сказал я, вспомнив муки лаза,
Свою попытку ход найти,
Сильна искательства зараза
И дерзки новшества пути.

Спустились чуть. Свежей немножко,
И Кенка вдруг нам предложил –
“На Дикий поглядеть в окошко,
Что в камне ветер просверлил”.

“Ну что ж, посмотрим, - мы решили, -
Ведь лишних пять минут всего”.
Мы подползли, и вмиг застыли
При грозном виде из него.

Прекрасен вид на Камень Дикий,
Могучим скатом вниз Стена,
В пади чернеют елей пики,
А там в хребтах одна сосна.

Отсюда все и грозно и сурово,
И веет холодом из круглого окна
Чудесный вид! – “Ну, честно слово,
Митяй! – Картина стоит полотна”.

Лежали б дольше в этой нише,
Но зябко стало средь камней,
Здесь ветерок неслышно дышит.
Да! С солнышком куда теплей.

И мы пошли и вниз спустились,
Хотели уж к костру идти,
Да как-то в мыслях заблудились
И перепутали пути.

Подпись: Под Бегемотом на Крепости. 1932 г. И вновь полезли уголочком
На Бегемотов пьедестал,
Скажу секретно между строчек,
Ту мысль, конечно, я подал

Загнулись на весу за рыло,
Какая там стена идет,
Вот бы заснять. Аж кровь застыла –
Вдруг Бегемот да упадет.

Не соберет костей бедняга,
Но он стоит и хоть бы хны,
И думает про нас – “Бродяги,
И, дескать сукины сыны.

Куда залезли веселиться?
А этот длинный среди дня,
Смотри – уже никак мостится
Чтобы залезть и на меня?”

И я залез на горб зверюги,
Втащил и Кенку за собой.
Митяй не лез, и лишь с испугом
Следил за Кенкой и за мной.

Когда я, сползши на затылок,
Искал от лба по носу ход
Его лицо совсем застыло
И он мне крикнул: “Идиот!

Вот как взыграешь с Бегемота –
Тут и костей, брат не собрать.
Давай назад! Пришла забота
Где невозможно там слезать”.

И устыженный речью друга
Я, словно рак, отполз назад.
Ну что ж услуга за услугу,
И Митрий был ужасно рад.

И сидя сверху мы смотрели
На Гриб, что под окном стоит,
В провал в ногах идущей щели,
Где тень глубокая лежит.

Люблю мостовый лаз над нею,
И ход по ней, и вдоль карниз,
И я чуть не подал идею
Спуститься ей на самый низ.

Да воздержался. Часу мало,
А надо двигаться домой,
Ведь солнце уж давно б запало
Да задержалося горой.

Довольные мы к стану подходили,
Спускаясь от ходов крутой тропой,
Как ведь никак, а побродили
Часочков шесть, да и с лихвой.

Митяй уж угли раздувает,
И вновь наш братец огневой
Нас поит, кормит, согревает,
Живит и радует собой.

Опять ходил в ручей с котлами,
Но уж в другой. Его вода
Своими быстрыми струями
Бежит к подножью Верблюда.

И Крепость обогнув дугою,
Раздувшийся во много крат,
Он здесь болотною тайгою
Зовется: Крепостной Калтат.

Ну, завтра на отход до дому,
А дом, конечно, на Столбах.
И по обычаю своёму
Все подытожили в мешках.

Конечно, что свежей нашлося,
Ну, скажем, хлеб; а сухари?
В обычье нашем так велося,
Что с сухарями – не гори.

Тяни их на последний случай,
Тайга друзья – всегда тайга.
Придет пора и самый худший
Сухарь твой истинный слуга.

А будет день и будет пища,
К Столбам свой кто-нибудь придет
И на хребте, на становище
Мешок набитый принесет.

К тому ж я сам сгоняю в город,
И сам поднаберу всего.
Ну пусть пошире станет ворот
И только. Больше ничего.

Ну, словом хлеб весь разделили,
Попили чай, и у костра,
Не отходя вздремнуть решили
Часов пяточек до утра.

И лежа глянул я на нары,
Что над навесом камень скрыл,
И вспомнил я, как их на пару
Я с Анатолием рубил.

И вот стоят они и ныне,
И редко кто на них лежит,
Под дикой Крепостной твердыней
Не всем ведь доступ к ним открыт.

Кому далёко, кто не знает,
Другому просто невдомек,
Что здесь в горах тайга скрывает
Прекрасный этот уголок.

И мы в год раз сюда забродим,
Зато живем, так уж живем.
Все высмотрим, и все исходим,
А сколько дров в костре сожжем.

И вспомнил я, как величали
Базайцы Крепость меж собой –
Ее все Дальним называли
И камень этот впрямь такой.

Из всех камней он самый дальний,
И, как массив, - самый большой.
Он на краю гранит опальный
Стоит рубежною стеной.

Да! Дальний – дальний настоящий,
Могучий каменный титан
Над океаном леса спящий,
Туманами вскормленный великан.

И погруженный в мысли о великом
Я тихо задремал в лучах костра,
И снились мне химеры многолики
До самого туманного утра.

А утром что? – подъем и чай, конечно,
Под сухарьки, и сборы, и отход,
Прощанье с Крепостью. Не вечно
Здесь жить без горя, без забот.

И мы пошли, как здесь всегда, безтропно,
Вдоль по ручью, что мимо Верблюда.
Тихонько, не спеша, но все же расторопно
Туда, куда вела бродяжная звезда.

На Выходной, через Наперстки, Бабу,
Калтатом мимо Стенки, в Верхопуз
Ходочек неплохой, когда бы
Не сыпал мелкий, мозглый бус.

Недаром так тянул с гнилого
Чуть слышной сыри ветерок,
Не нужно и барометра любого –
Примета верная, и я, как пес промок.

Я шел и первым, и травою,
И воду собирал собой,
А ветки, что над головою,
Меня кропили влагой дождевой.

На нарах ждал уют за это –
Печурка, песни, чай, друзья.
И вот мы высохли совсем и всем нагретые
И радостны, что вновь столбовская семья.

О, как нам все же мало надо,
Чтоб быть в блаженном бытие,
Мы пустякам, как кладу рады.
И мысли нет о скуке и нытье.

22.04.45

 

Оригинальный рукописный текст: стр.1, стр.2

  


 

А.Л.Яворский. Столбы. Поэма. / Часть 22. Крепость

Автор: Яворский Александр Леопольдович

Владелец: Павлов Андрей Сергеевич

Предоставлено: Павлов Андрей Сергеевич

Собрание: А.Л.Яворский. Столбы. Поэма

 Компании

Каратановская

 Люди

Каратанов Дмитрий Иннокентьевич (Митяй, Граф, Миндозо загудело)

Нелидов Александр Николаевич (Сашец)

Яворский Александр Леопольдович (Липатич, Длинный)

 Скалы

1-й Столб

2-й Столб

Бегемот

Дикарь /Дикий камень

Крепость

Манская стенка

Развалы

Экстремальный портал VVV.RU Facebook Instagram Вконтакте

Использование материалов сайта разрешено только при согласии авторов материалов.
Обязательным условием является указание активной ссылки на использованный материал

веб-лаборатория компании MaxSoft 1999-2002 ©