Петр Драгунов. Легенда о Плохишах

Филиппок

Мужики во главе с Захаром отправились в Азии покорять вершины в горах, и в Эдельвейсе явно опустело. Плохиши записались в коренные жители - ухаживали за тропой и избой, заготавливали дрова, очищали окрестности от туристического мусора.

Застарелая неприязнь между лесниками и спортсменами расслабиться не позволяла. Чьи в лесу ягодка и грибочки одни мишки косолапые ведают, а государственные деятели ими распоряжаются. Кослапому-то что, у него собственная лапа, как совок под сбор ягодки заточена, а прочим сии предметы проносить в заповедник запрещено.

Вот и лаются, кто вперед ягодный ложок подчистил и грибков пару ведер набрал. Дисциплина называется. По зиме Лебедь со товарищи задержали машину с елками на кордоне. Устроили показательное представление. Новый год у людей на носу, хранителям леса лишняя копейка в самую жилу. Начальники расстарались, дело прибыльное наладили, а тут облом.

Звуки ругани до администрации края донеслись. Одного из зачинщиков с хлебной должности сняли и штраф впаяли, мало не покажется. Прочие, отделались выговорами, но злобу плотную на спортсменов затаили. Метили, как коты хвостами в весну, сухостой вокруг избы краской, - на предмет недопущения топления дровами. Вот и приходилось натаскивать валежник из далеких падей. Забота лишняя.

Да мало ли какие конфузы. То вроде звук выстрела над Дикарями пронесся. То остатки туши лося у Крепости нашли. А пойди докажи, что ты не валенок и охотой не балуешься. А в избе среди недели народец редкий гость.

Вот мужики и запоры на дверь хитрые сваяли, и снарягу в тайниках принялись прятать. Да что толку. Приходишь в избу, дверь настежь и телогрейки драные на нарах лежат, со вшами вперемешку. Видать опять кто-то с зоны утек, барахлишком разжился, а старое с глаз долой. Не дай бог на такого в тайге напороться, жив ли будешь, еще не ведомо.

Плохиши навесили пару веревок на Манской стенке, для пущей важности. Скала та особой сложности, подъем по ней за пять по Китайке сойдет. Слева, где высота под шестьдесят метров, еще ничего, можно и десять раз за день вылезти. А справа полный атас, каждый шаг в напряжении. Доверху добраться, все пальцы в ноль, каждый второй шаг – хитрушка и услие треба, что глаза из орбит лезут.

Плохиш более увлекался сложным лазанием. Бодались с Петручио на пару, а тому бы все влево и влево, где попроще. Метраж у него видите ли, на месте стоит. Какой метраж? Когда под верх стены малый выбирается, задница у него величиной с апельсин, ножонками на месте сучит, и визжит дурным голосом.

Но и на свои руки смотреть Плохишу страшно. Порода скальная здесь исключительно колкая. Кристаллики сиенита иголками, будто ежики с ножиком. Прихватываешься, как занозу под ноготь засадил. Больно.

Уж что только не делали, в соли пальцы по вечерам дубили и марганцовкой смазывали. С утра просыпаешься и сразу про конечности вспоминаешь. А о калошах и говорить непотребно. Запасы тают на глазах, хоть плачь.

В один из вечеров Плохиш сыскал чью-то заначку с фитилями от керосиновой лампы. Всвербилась в его голову научная идея – фитили вместо киперки на завязки приспособить. Вырезал в калошах вкладыши на пятках, подвязал фитилем, и сидят милые, вдвое круче и удобнее. Остальные мужики его примером вдохновились, фитиль нарасхват поделили.

Пятницей лазали на пределе и по скале, и по мордам. Продукты в избе к нолю подошли, желудки к спинам прилипли. Мечталось им до обидности о стакане водки и бане с хорошим парком. Но полегчало.

После обеда под Манскую Стенку подошли Ирка Филиппок с Ленкой и цивильной мадамой неизвестного приглашения. Рюкзачки теток зело пахли съедобным. Глазки у мужиков загорелись азартом к женской половине и обустроенности в быту.

Петручио страховал, Плохиш забрел влево на нечищенные карнизы и казался маленькой мухой, висящей на потолке. Веревка от его бескрылого тельца к страховочному карабину уходила градусов под шестьдесят. Срыв в таком состоянии выливался в почти свободный полет по дуге метров в двадцать. Плохиш тяжело кряхтел, пыжился штангистом, но срыва не допущал.

Тетки балаболили с Петручио и набивали его дырявый рот булочками. Грешным делом малец расслабился и наверх не доглядывал. Веревка пошла в провис, Плохиш в грязный мат, но пока не в голос.

Прямо над головой мальца нависал метровый карниз. В расколе виднелась неплохая щелка, но тут до него никто не пролазил, и явно не чищено. Плохиш нашел ляпу под правую ногу, вытянулся и взял щель рукой. Внутри в толще скалы нечто утробно скрипнуло. Небольшой блок, килограмм так в пятьдесят, принялся неторопливо сползать вниз. Плох быстро перехватил левой рукой верную зацепу и подставил под блок колено в распор. Движение прекратилось.

- Вываливаю! – заорал лазун благим матом, боясь даже на секунду отвлечься от ситуации и глянуть вниз.

Там под елками, напряженности кризиса не осознавали, наоборот смеялись в голос.

- Вываливаю!!! Не могу! Плита вниз уходит! – что есть силы заорал первопроходимец и нюхом чувствовал неуклонное, медленное движение плиты.

- А?! Что?! - орал Петручио и наконец подобрал веревку.

- Вываливаю!!!

Блок туго хряпнул, сломав ему одному ведомую перегородку. Плохиш повис на страховочной. А шрапнель камней, набирая скорости и силы, с воем, понеслась на страховщика и хлебосольных дам.

Ловкий отрок Петручио быстро завернул страховочный конец вокруг сучка и спрятался за могутным стволом ели. Только б веревки не перебило, свербило в его голове.

Прямо перед его очами, меж двух елок металась та самая цивильная мадам. Чутья опасности ей доставало вдвое, а опыта ни на грош. Периферией взгляда Петручио уловил кучу камней нацеленных вниз прямо на мадаму. Привычной, не лишенной мужской любезности рукой он поймал оную за шкворень и с копыт остановив ее паникерское движение, водрузил юную за свою спину. Опытные Ленка с Филипком были от скалы уже метров за двадцать, но галопировали напряженно и со страшной скоростью.

Ахнуло со всей возможной мощью и протяженностью. Шрапнель камней сдирала кору с деревьев, ломала сучья толщиной в руку. Порядочный валуган угодил в рядом стоящую сосну, дерево вздрогнуло, подалось вперед, но устояло. Пахло растертой в слизь хвоей и зажигалочным кремнем. Воронок в окружении вроде не образовалось.

Вниз Плохиша спускали в полном молчании. Отрок насупился и ощущал непривычную виноватость. В конце концов сами без царя в голове. Развели балаган под скалой, бесплатную раздачу пряников и бубликов. А тут процесс тренировочный.

- Ну ты, жлоб поганый! - запричитала Ирка Филипок. – Отбились от женской ласки, омужичились. Мы к вам с бубликами, а он каменьями швыряется, похоронить грозит!

- Вот и прибрала бы к телу, - зло юморнул Плохиш, бросил в сторону Филипка ехидный взгляд и обомлел на месте.

Ее чуть рассерженное, раскрасневшееся от быстрого движения лицо стало для него вдруг удивительно изящным и притягательным. Огромные, синие, чуть раскосые глаза ударили отрока в грудь навылет, заставив задохнуться сердце.

Черные, кудрявые волосы наползали на чистый лоб, и Филипок откинула их привычным, резким движением. Ее тело до краев переполняли грация и внутренняя сила. Плохишу казалось, что ее жесты удивительно плавны и отточены. В то же время, он не мог уследить за хороводом смен ее настроений, настолько быстры они были. Будто белое облако сияния окружило Филипка и скрадывало всякий намек на завершенность и причастность ее к этому миру. Она была удивительна.

- Что выпялился? – Ирка надолго уставилась в карие глаза отрока, и тому вдруг явственно увиделась в них мгновенная, но яркая искра, сверкнувшая в глубокой синеве. Плохиш отвернулся и принялся молча собирать лазательное снаряжение. Тренироваться в этот день более не моглось.

В избе гоголем восседал Поручик Петров и куралесничал над юным Егоркой. Непроходимая математическая логика любителя солдата Швейка, помноженная на тупость окружающих, давала великолепные результаты. Егорка визжал, сам не понимая по какому поводу.

- О, сейчас пожрать готовить будем, - милостиво отреагировал на прибывших Петров и потер что-то меж маленьких ладошек. Глаза под роговой оправой заблестели плотоядно.

- Петров, ты что печку не развел? – налетела на него было Ленка, но Поручик денег за гусарство не брал.

- А вы на что? Отрабатывать так отрабатывать.

- Что отрабатывать?

- Молчание мое. Я вот заткнусь и ехидности говорить не буду, чтобы делу не мешать.

Разгоралась привычная словесная баталия. Петручио напропалую принимал сторону Ленки. Малой ушел в сторону с гитаркой. Подначенный Егорка жарко спорил с Лысым, что в любом случае выберется из шинели, чего бы это ни стоило. А по-другому быть не могет.

Утверждение проверял Петров на лабораторно - взвешенном опыте. Егорка одел шинель. Его застегнули на все пуговицы, продели через рукава длинную палку, и малец стал походить на распятие в собственном соку. Потерянная координация заставляла его двигаться боком и семенить маленькими шажочками.

- Вон оно что над мальцом учинили, - мечтательно-задумчиво чревовещал Поручик.

- Так он и нос размозжить могет. Надобно его на гвоздик повесить для сохранности. Убьем ведь мальчонку.

Егорку вынесли на кресте из избы и прибили гвоздиком к одной из елей. Голгофы пока не получалось, но малец шибко боялся, что хлястик оторвется. Петров советовал ему загнуть палец. Егорка той доли еще не знал, вот и заливался блаженным матом.

За делами сели пить чай. Егорка верещал в отдалении, да вдруг утих. Всем послышался звук падающего тела. Подбежали. Малец лежал навзничь по склону вверх ногами и плакал.

- Сволочи! Я всю морду о хвою раскарябал. Меня мамка убьет.

- Во-во, сволочи. Что над мальцом учинили, - объявил невозмутимый Петров и отправился назад к столу. Остальные принялись освобождать из капкана Егорку.

Тонко сипел на дышащей жаром печке полный чайник. Языки огня вырывались из-под его днища и разрезали темноту сполохами. Ветви спелого кедрача склонялись к опалубке. Внизу чуть слышно ворчал ручей. А Малой пел в полный голос, не жалея ни себя, ни тишины.

Мы замерли, ушли в себя, ибо никто не мог нарушить его священнодейство. Нежный, сильный баритон полнил пространство отголосками пережитого, уносил время в ночь, разделяя ее и властвуя над нею. Он полнил пространство немыслимой далью наших надежд, будущей жизни, жаждой глотка свежего, таежного воздуха.

Он казался правильным и единственно верным, как путь, который выбрала нам судьба. Океаны зеленой хвои, миллионы березовых сережек, прелый запах павшей листвы сплетались в единый тугой жгут, имя которому - наша молодость. Плохиш заглянул в синие, ведьмовские Иркины глаза, и время остановилось.

Пряной струей жарких образов и сомнений оно пролилось через его сердце. Сжалось в тугой кулак и жаром обдало лицо. Его губы потрескались, как у больного тяжкой лихорадкой. Он хотел закричать, но горло не повиновалось. Казалось, сама Манская Баба смотрит ему в душу и перебирает в ней жаркими женскими пальцами. Отрок поперхнулся глотком крепкого чая.

На ночь Плох устроился от греха в одиночестве под нарами. Долго не мог заснуть, ворочаясь с боку на бок. А когда дремота наконец охватила тело, в мозг с яркостью безумия ворвался сон.

Во сне том царила женщина. Она открывала запретные двери в царство страсти с волшебной легкостью и прямотой. Ее глаза жалили тело искрами, волосы душили горло. А тонкие руки скользили по его груди и опускались ниже, ниже. Он сжимал ее в объятиях, но она ускользала, словно недостижимая мечта. А потом приходила вновь и вновь, пока тело не сводила сладкая судорога.

Жаркие волны сна полнились отголосками. Где-то в уголках страха маячил образ ведьмы Тунгуски. Стройные, белые стволы берез кружили ветвями листья, ярким хороводом блистая в ночной тьме. Горло объяла немота. Сердце сжималось в тугой ком холода. Сплетались волосы…

По утру, Плохиш проснулся в полном одиночестве. Только тонкий запах женских духов отличал сон от привычной яви. На чердаке, в окружении лихо внимающей компании, Квасец громким голосом делился ночными снами и картинами.

- Во, блин! Сплю и вижу, как она ко мне идет. Сама хрупкая, тоненькая, как тростинка. Я быстро к ней, а тело паралич кувалдой хватил. Ну никак, ни одним членом. Баба одежонку сбросила, а под ней, мать честная, ничего.

Тело белое, как в сиянии. Грудь маленькая, соски в разные стороны, и ластится ко мне, ластится. Я уж сомлел. Чувствую, паралич отпускает. Сначала на одном члене, потом на прочих. Я к ней, а она, как стена. Я прижимаюсь, прижимаюсь, а никак, никак.

- А дальше?! Дальше? – торопил непоседливый Петручио.

- А что дальше? Проснулся, сам меж двух бревен в чердаке, взлезть пытаюсь. И никак! И никак!

Толпа разразилась гомерическим хохотом. Суетящиеся над завтраком тетки, осторожно прыскали в кулачки. День разворачивался по самые катушки. В дверь залетела свежая после умывания в ручье Филиппок.

- Мужики! Кто дрова колоть будет? Задницами к полатям примерзли. А ну вставай! – крикнула голосистая русалочка и потянула за Плохишевское одеяло. Тот укрытия не отпускал.

Петр Драгунов. Легенда о Плохишах. Филиппок

Автор: Драгунов Петр Петрович

Владелец: Драгунов Петр Петрович

Предоставлено: Драгунов Петр Петрович

Собрание: Петр Драгунов. Легенда о Плохишах

Использование материалов сайта разрешено только при согласии авторов материалов.
Обязательным условием является указание активной ссылки на использованный материал

веб-лаборатория компании MaxSoft 1999-2002 ©